В.Кабаков

ПАМЯТЬ О ДРУГЕ

С Серегой мы были знакомы 33 года. Беру на себя смелость сказать, что мы были и останемся друзьями до тех пор, пока память о нем живет в моем сердце. И дружба наша, по количеству лет сравнимая с возрастом Христа, прошла  все те испытания, которые были ниспосланы нашей стране свыше. Наше знакомство было настолько естественно, что сложилось впечатление, что мы долго и упорно шли к нему.  Быть может, это случилось из-за того, что мы принадлежали одному поколению, прошли армейскую школу (я в армии, а он – дома) и были воспитаны в любви и постоянной заботе не только со стороны родных и близким нам людей, но и всей той обстановкой в стране, когда дети были по-настоящему привилегированным классом.

Для меня Серега был целым континентом,  не только покрывавшим всю гамму человеческих отношений, но, главное, источавшим вокруг себя только добро, являвшим собой пример редкого трудолюбия.

Совершенно потрясающие его отношения с родителями,  которых он чтил безмерно и проявлял постоянную заботу.  Мне, как человеку, выросшему без отца, его рассказы о взаимоотношениях с отцом  давали опыт, который я позднее, несомненно, использовал на практике уже своего отцовства.  Было у меня тяжелое время, когда у мамы начался длительный период перманентных болезней. Мне казалось, что я уже выдохся, но, когда при мне Серега говорил со своей мамой по телефону, мне становилось стыдно за проявленную мною слабость. К сожалению, я так и не узнал родителей Сергея, но, зная его и его сестру Светлану, можно предположить, насколько же эта семья была светла и чиста, чтобы вырастить двоих подобных детей.  Всю полученную от родителей любовь Серега перенес и на своих детей.  Другой вопрос в том, что детство его детей выпало на другое время, время жесткое и жестокое, которое требовало, может быть, и более жесткого отношения к детям в той мере, в которой жесткость могла быть вообще проявлена Серегой. Но любовь к детям была у него безмерна.

Он был совершенно беззащитен перед лицом просьб со стороны других и никогда не ставил под сомнение необходимость их выполнять. У него всегда находились доводы в пользу того или иного человека и, несмотря на мои возражения, приходилось подчиняться его не всегда сильной логике (в этом вопросе) и помогать.

Мне приходилось неоднократно видеть, как многие пытались строить с ним свои отношения, исходя из предположения, что перед ними самый обычный «ботаник». Действительно, никто не слышал, как он кричал или даже повышал голос. Никто не сможет обвинить его в попытках сталкивать людей.  Нет, перед вами тихий и в настоящем смысле этого слова интеллигентный человек. Но какая воля, убежденность в правоте и разум стояли за этой внешностью! Да, он редко выбирал штыковую атаку, предпочитая без лишнего шума делать дело сообразно своим убеждениям. И надо сказать, сделал гораздо больше, чем лихие кавалеристы.

Еще одна черта Сереги, знакомая, пожалуй, только близким ему людям. Это необычайное мужество, которое он проявлял во время приступов боли, не оставлявших его долгие годы.  Помню, как перевозил его в Барселоне из Университетского городка в гостиницу. Он был бледен и почти невменяем от боли, и ты рядом, совершенно бесполезный, здоровый и ничем не способный ему помочь. И только в гостинице, вытянувшись на полу в какой-то только ему знакомой позе, он оклемался и, как ни в чем не бывало, продолжил житейский разговор, прерванный приступом.  А ты под впечатлением всего увиденного еще не можешь говорить. Наверное, такие мужественные люди еще встречаются на русской земле, но как объяснить, что, находясь в таких физически невозможных условиях, он ухитрялся еще делать абсолютно солнечные переводы испанских классиков.  Кстати, 19 августа 1991 года именно он позвонил мне в 5.30, чтобы сообщить о ГКЧП.  Потому что именно в это время он находился в Мадриде в ванной, на какое-то время облегчавшей ему боли.

Неоднократно присутствовал на его творческих вечерах.  Каждый раз удивлялся скудности слов и мыслей его выступавших коллег.  Быть может, так принято в их среде? Но Серега не скупился на слова в оценке своих сотрудников по цеху. И как они могли охватить такую глыбу?  Ведь он был, прежде всего, поэтом большого гражданского мужества и большим патриотом своей многострадальной страны!  Как он верил в то, что Россия сможет все-таки выбраться на свой, особый путь. В то, что вернется она к своим истинным корням! И это в наше время, когда главными действующими лицами стали манкурты.  Какая сила веры и убеждения!

В одном из переводов Гонгоры у него есть чудесные образные строки, которые приходят мне на ум, когда свершается что-то очень и очень хорошее: «О, влага светоносного ручья!» Что может быть светлее этого?!  И для меня Серега всегда был и остается этим «светоносным ручьем», из которого не только всегда можно «напиться» в трудные моменты нашей жизни, но и поделиться с ним радостью и любовью, которыми он так старательно оделял нас при жизни!