Сережа Гончаренко, высокий, стройный, голубоглазый блондин, был включен в состав нашей группы испанского языка спустя два месяца после начала занятий на первом курсе. Он перешел в МГПИИЯ имени Мориса Тореза из Военного Института Иностранных Языков переводом. Как-то интуитивно мы с ним сразу сошлись. Почему? Наверное, потому что оба мы были скромными, более выдержанными, чем другие ребята в группе.
А в нашей группе собрались разные ребята и по характеру, и по своим способностям, и по социальному происхождению, и по месту проживанию. Так, Островский Олег был из Одессы, Кучин Валя приехал в Москву из Перми, Чебурков Анатолий (он влился в группу позже) — из Челябинска, болгарин Тодор Чолаков. Остальные в группе были москвичами. Но мы были дружны. И не только дружны, сплочены. Так, что другие студенты нам завидовали. Вот, мол, 101-ая испанская как дружит, говорили преподаватели на факультете, берите с нее пример!
Хотя явных лидеров в группе не было, но несколько человек выделялись среди нас, прежде всего, своими способностями к языкам и эрудицией. Это были Сергей Гончаренко, Олег Островский и Александр Садиков.
Пришедший к нам Сергей Гончаренко был мальчиком добрым, отзывчивым, щедрым на подсказки и списывание. На рожон не лез и себя не выпячивал, чем еще больше нравился преподавателям.
В конце первого года учебы мы между собой нашу группу уже называли легендарной, Боевого Красного Знамени, ордена Ленина, 101-ой испанской группой. Через год уже мы ее называли 202-ой Краснознаменной…, через три года — 303-ей Краснознаменной… и так далее. Группа была в лидерах в институте и по учебе за счет трех-четырех человек, и по активной студенческой жизни – нашему участию в студенческих отрядах на целине, в оперотряде «Коммунистический», в спортивных соревнованиях на первенство института и Москвы…. А Сергей уже публиковал свои стихи в газете «Советский студент».
Только мне посчастливилось бывать в гостях у него дома и познакомиться с его прекрасными, добрейшими, интеллегентнейшими родителями, Таисеей Сергеевной и Филиппом Ивановичем. Так я узнал, что Сергей происходил из семьи военного дипломата, родился в Турции, где его отец во время Великой Отечественной войны году служил военным атташе. Потом их семья переехала в Швейцарию. С детства он получал отличное классическое воспитание и образование: был начитан, образован, играл на пианино, прилично знал уже английский и французский, вальсировал. В этом плане он был на голову выше всех нас, но никогда этим не бравировал и не был зазнайкой.
Надо сказать, что первый год у нас была классным руководителем и вела испанский язык преподаватель Эспехо. Это была ее фамилия по мужу-испанцу. Мы смеялись, потому что в переводе на русский язык это означало «зеркало». Потом мы узнали, что у нас в институте преподавал испанец по фамилии Павон, что значило «индюк». И такие странные испанские фамилии потом нам встречались частенько. Например, президент Испании по фамилии Сапатеро — «башмачник», а его супруга Ботелья («бутылка»). Но это так. К слову.
А через год нашим классным руководителем стала невысокого росточка, черноволосая и черноглазая испанка камарада Алегрия (в переводе «радость, веселье»), что тоже нас веселило, тем более что она полностью оправдывала свою фамилию, так как была веселая, жизнерадостная, подвижная. Но она была и достаточно проницательным и очень добрым, доверчивым человеком, чем мы с успехом пользовались в своих корыстных интересах. Она проявила свою проницательность прежде всего тем, что дала нам всем клички или прозвища, которым мы в большей или меньшей степени соответствовали и их оправдывали. Конечно, пока всех нас не изменили в ту или иную сторону жизнь, время и обстоятельства…
Так меня она назвала «пекеньито», что означает «маленький», что тогда полностью говорило само за себя. Островского она окрестила «гранухой», что переводится как «бездельник, пройдоха, плут», так как Олег на самом деле любил частенько прогуливать занятия. Но это, однако, не мешало ему учиться на круглые пятерки. Кучина Валентина она звала «рубито»-«белобрысенький». Гавриленко был «фрескито» — «нахаленок». Садикова — она шутя звала «доном Алехандро», как бы предвидя в нем будущего маститого ученого и отличного переводчика – синхрониста. Сергею она прозвище не дала никакого. И, наверное, это неспроста, так как называла его просто по-испански Серхьо, но обращалась к нему с уважением, отдавая должное его солидности, основательности и серьезности по сравнению со всеми нами.
Особенную сплоченность и солидарность наша группа проявила, когда возникла очередная проблема с нашим Валюшей Кучиным.
На этот раз он, пиршествуя с приятелями в ресторане, перебрал, как всегда, и надебоширил. Его, естественно, забрали в милицию. Постригли наголо, дали ему пятнадцать суток и направили письмо в институт с сообщением о неблаговидном поступке студента Института иностранных языков.
Этот проступок грозил Вале исключением из комсомола и из института. Тут уж было не до шуток.
Островский подал идею спасти нашего Валю. Роли распределились так: Островский дежурил у знакомой секретарши в Ректорате, договорившись, что девушка его оповестит, если письмо придет в Ректорат, а Чебурков Толя отслеживал по своим каналам почту в Деканате. Гавриленко, Гончаренко и я по очереди дежурили у открытого почтового ящика, висевшего в то время в вестибюле при входе. Повезло Сергею. Через два-три дня он узрел, как почтальон положил в ячейку с наклейкой «Администрация» это письмо, пришедшее из отделения милиции. Мы письмо почитали. В нем говорилось о наказании студента нашего ВУЗа Кучина В. пятнадцатью сутками и выражалась просьба принять меры по его воспитанию в стенах института. Письмо мы уничтожили.
А камараде Алегрии мы сказали, что Валя, вроде бы и как бы, слег с подозрением на тиф, и его наголо постригли на всякий случай, но потом обошлось, и тифа у него не обнаружили. А Валя после 15 суток в милиции еще две недели сидел в общежитии, отращивая и вытягивая пальцами из своей дурной головы волосы. Через месяц появился в институте с коротким бобриком-ежиком на голове.
Камарада Алегрия была несказанно рада, что Валя выжил в суровых условиях тифозной эпидемии, о которой, правда, в Москве никто не слышал, и поставила ему тройку автоматом без сдачи экзамена. Все охая и ахая! Бедный, побресито, Кучин!
Такая была наша дружная группа. Один…, а все за одного…
Мы все группой частенько собирались в моей квартире на Кутузовском проспекте потанцевать, выпить, потому что квартира была большая, а мои родители часто уезжали на дачу. У Сергея тоже была хорошая квартирка, но маленькая. И он, как я говорил, никого туда кроме меня не приглашал.
Встречались мы также и в общежитии на Петровериге, в Петроверигском переулке. Там жили Кучин, Островский и Толя Чебурков (погибший в Никарагуа во время цунами). К нашей группе примкнул и отличный парень из другой группы Эдик Вялимаа, погибший в автокатастрофе в Уганде в 1974 году, когда в его машину врезался грузовик с пьяными местными футболистами. Его жена, Люся, семь дней везла гроб с телом Эдика в Москву на перекладных… Мы все встречали их в Шереметьево.
Так, я ездил к нашим ребятам в общежитие, чтобы позаниматься языком, побалагурить, выпить портвейнца, погулять вместе по Красной площади. А вот Сергей в общагу никогда не ездил, боясь, наверное, влипнуть там в какую-нибудь неприятную историю, что было немудрено. Общага она всегда во все времена была общагой. Там иногда случалось такое! Там можно было легко напороться на что угодно и поплатиться за это выездной характеристикой. Лишь спустя годы я понял, чем объяснялось его некоторое отчуждение от группы в увеселительных мероприятиях. Просто он был воспитан в семье разведчика, и его с детства приучали быть осторожным. И только курсе на пятом он приоткрыл мне некоторые подробности из жизни его семьи.
К этому времени мы стали с ним большими друзьями. Не раз вместе ездили отдыхать в подмосковные пансионаты во время зимних каникул, на Юг – все по путевкам, что доставала моя мама у себя в Министерстве. Занимались культуризмом, чтобы на Юге играть мускулами и накачанными мышцами, что действовало впечатляюще на дамский контингент. Ездили в гости к его дедушке и бабушке, казакам, в Краснодарский край, в станицу Пашковскую. Его дед, надо сказать, был искусным виноделом и имел собственную марку-печать и право экспонировать свое вино на международных винных выставках
Поэтому дедушкину «Изабеллу», без табака и прочих побочных ингредиентов, мы потребляли литрами за милую душу, закусывая хрустящими, жареным карасиками и плотвичкой, выловленными в речке Кубань.
После четвертого курса института мы с Сережей поехали работать на год на Кубу. Сергей работал переводчиком в Сантьяго де Куба в университете, а я – на электростанции «Мариэль».
Во время наших прогулок по Гаване Сергей читал мне свои новые стихи, которые потом вошли в сборник его стихов «Из кубинского блокнота», а также стихи, посвященные его любимой девушке, светловолосой Наташе Бородиной, с которой он переписывался. Оказывается, он написал ей 60, а от нее получил 40 писем за 10 месяцев, проведенных на Кубе:
Тридцатый день
без твоего письма.
И март не в март.
Какой-то мертвый месяц.
Ты мне писала:
«Если бы мы вместе…»
Писала, что у вас стоит зима…
…Когда бы я
Не знал наверняка,
то неизвестно,
что бы я наделал!
Письмо, которое придет
на той неделе,
тридцатый день идет издалека.
Я думаю, что этими своими проникновенными, нежными письмами и трепетными, страстными стихами он и покорил ее окончательно, хотя за Наташей ухаживали и другие ребята из нашего института – от двоечников до ленинских стипендиатов. Наташа была из семьи капитанов-речников. Но к тому времени у нее остались только мама и младший брат, которому Сергей помогал как родному. Александр Бородин работал позже на Кубе, в Перу, в Аргентине. У Натали были прекрасные веселые друзья с «Речного вокзала». Это была совсем иная стихия. Они покорили Сережу своей легкостью, открытостью, крепкой дружбой.
А как эта девушка пела под гитару. Бывало, соберемся у нее на квартире всей группой плюс несколько человек из целинной компании и Наташиных подруг, накроем стол, потанцуем, а потом поем под одну, под две или даже под три гитары молодежные, студенческие и целинные песни. Как грянем хором под аккампонемент Наташи, Саши Мурованного и Николая Никулина одну из наших любимых песен «За орденами в Душанбе / два капитана КГБ…»…
Через полтора года после нашего возвращения с Кубы и окончания института Сергей с Наташей поженились. Я был на той свадьбе свидетелем с его стороны. А потом, когда женился и я, то Серж был свидетелем уже с моей стороны. Вместе с Натали они нажили троих детей: Филиппа, Павлика и Лизу. Сергей был очень любящим и заботливым отцом.
Об этом мало кто знает, но могу засвидетельствовать тот факт, что когда Сергей опубликовал в 1978 году свой гигантский труд, «Антологию испанской поэзии», то она была выдвинута Союзом писателей СССР на Государственную премию, как лучшая книга года в СССР. И надо же так было случиться, что одновременно с Сережиной книжищей вышли в печать и, так называемые, книги Л. Брежнева «Малая земля»» и другие. Естественно, что Государственную премии получил Генсек КПСС!
Так вот, возвращаясь к некоторой скрытности Сергея, как я говорил, что его отец был военным разведчиком. И это, надо сказать, отложило определенный на Серегу отпечаток. Ему же и на пользу. И мне тоже пошло на пользу, так как я многому у Сергея научился и многое от него перенял. А рассказывал он мне в частности и следующее.
Во время войны его отца вызвал как-то в Ставку Главного Командования Красной Армии Верховный ее Главнокомандующий Иосиф Сталин. Филипп Иванович очень волновался, так как знал, что если кого вызывают в Москву из-за границы, из аппарата посольства, в Ставку, то обратно редко кто возвращался: или расстреливали, или сажали, или человек пропадал без вести. Но его отец через месяц в звании подполковника вернулся- таки в Турцию жив и невредим, да еще и с орденом Ленина на груди за успешно проведенную операцию. Так-то вот! И продолжил свою успешную карьеру дипломата. А после выхода в запас преподавал в специальной разведывательной школе, где впоследствии, после окончания института, одно время работал и Сергей.
По окончании института жизнь нас с Сергеем развела. Он защитился и остался работать в институте, а я, отслужив два года военным переводчиком в Республике Экваториальная Гвинея, стал работать в Экспортно-Импортном Объединении.
А Сергей за эти годы стал высочайшим мастером литературного художественного перевода. Специалист по компьютерным технологиям, декан МГЛУ Игорь Кириллов на компьютере сравнил тексты оригиналов испанских стихов и их тексты в переводе Гончаренко. Оказалось, что по размеру, по мелодичности, по смысловому содержанию , лиричности, яркости, тональности и другим параметрам тексты оригиналов соответствовали текстам Сережиных переводов и даже зачастую его переводы превосходили по своей художественному содержанию и образности сами оригиналы!
Под впечатлением от творческой деятельности Сергея я тоже начал пописывать стишки, тексты песен, рассказики юмористические в стенгазету, а потом и новеллы, рассказы и киносценарии.
Первым оценщиком моих сценариев был, конечно, Сережа. На титульном листе первого моего сценария комедии «Дорогая, будь моею!», который понравился известному кинорежиссеру Алле Суриковой, Сергей написал: «Великолепно!», чем вдохновил меня на дальнейшие сценарные «подвиги». Спасибо ему и за это!
Но это уже было потом. Во время моей работы в МГЛУ под непосредственным руководством Сергея, который принял меня к себе на должность директора ибероамериканских программ, руководителя «Центра испанского языка и культуры» и Ответственного секретаря Ассоциации испанистов РФ.
Некоторые наши приятели говорили, что одно дело дружба, а вот работать под руководством своего друга не получится. Получилось!
С апреля 1995 года я работал с Сергеем душа в душу до самой его преждевременной смерти 9 мая 2006 года.
Он был опытным дипломатом, добрым, внимательным, тактичным руководителем. Я не слышал от него в адрес кого-либо ни одного грубого слова.
К 1995 году Сергей Гончаренко уже занимал следующие должности, имел звания и титулы: проректора по научной работе Московского государственного лингвистического университета, доктора филологических наук, профессора, академика Российской Академии Естественных Наук, члена Союза писателей СССР и России, иностранного члена Испанской Королевской Академии, члена правления Московской писательской организации, Председателя Ассоциации испанистов России, заведующего кафедрой ЮНЕСКО.
Позже он был награжден государственными наградами: Орденом Дружбы Народов и Орденом Трудового Красного Знамени.
Поднимаю бокал вина. За наши с ним годы молодости и студенчества!
За мою с Сергеем работу! За нашу с Сергеем дружбу! За Сергея и его семью! Светлая ему память!
Владимир Ушаков,
Друг и коллега С. Гончаренко
очень приятно вспомнить молодость